о граде

истинная добродетель, полнота добродетелей; исполнение Закона; явление душе в качестве добродетелей благодати, благодаря которой осуществляется причастие человека Богу; противоположность ненависти, осуществляющей приобщение человека к «ничто»; условие познания. По Августину: «Мы существуем, и знаем, что существуем, и любим это наше бытие и знание» (Августин. О Граде Божием. М., 1994. Т. 2. С. 216). Тот, «кто поставил для себя  правилом любить Бога и не по человеку, но по Богу любить ближнего, как самого себя, тот за эту, конечно, любовь называется человеком, имеющим благую волю» (Августин. О Граде Божием. Т. 3. С. 13). Слова amor, caritas, dilectio тождественны. Любовь может быть направлена как во благо, так и во зло. «Благая воля есть любовь добрая, а воля превратная - любовь дурная» (там же. С. 15). Исполнение Божественного закона любовью доказывает, что любовь есть глобальная различительная сила, выходящая за пределы завета, благодаря которой происходит распределение вещей в двузначном бытии - конечном и вечном - по иерархическому признаку: «этот добрый муж лучше другого доброго мужа» (Петр Абеляр. Диалог между Философом, Иудеем и Христианином // Петр Абеляр. Теологические трактаты. С. 365-366). Эта сила позволяет на основании благодати «прибавить нечто к предписанному долгом» (там же. С. 367); непринужденность в исполнении Закона; основание спасения («никто, обладающий любовью, не гибнет, но ни один в ней не уравнивается с другим» (там же. С. 367-368); избирательная способность души. Состояние души, при котором происходит созерцание Бога; любовь не имеет меры или границы, не относится ни к какой категории; трансценденталия; один из ликов истины. «Называется ли эта обретенная любовь, которая в небесной жизни, случаем или каким-либо иным качеством, не принесет никакой пользы ни одно из определений, потому что нельзя истинно познать ее иначе, чем на опыте, ибо он далеко превосходит всякий смысл любой науки. Столь ли важно для блаженства, считаем ли мы ее случайностью или субстанцией, или ни тем, ни другим, и, хотя мы кое-что говорим, сама она никак не изменится и не уменьшит нашего блаженства. И если ты тщательно взвесишь то, что ваши философы назвали акцидентальными и субстанциальными формами, то никакой субстанциальной формы ты не обнаружишь, потому что любовь присуща не всем, как не обнаружишь и акцидентальной формы, потому что, раз появившись, она не может более исчезнуть... Мы становимся истинно блаженными, принимая участие в видении Его и наслаждаясь Им. В этом видении при созерцании Его на нас изливается та Его высшая любовь» (там же. С. 387-388). Любовь связана с деятельностью, с познанием. По Августину, «философ есть человек, любящий Бога», «поскольку философия стремится к жизни блаженной, по любви к Богу находя в Боге наслаждение» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 23, 18). По Августину, «знание полезно лишь тогда, когда есть любовь; без любви же оно кичит, то есть приводит к гордости чрезмерно напыщенной» (там же. С. 94). Августин полагает единство любви, каким бы словом оно ни выражалось, ибо в Боге всякая любовь тождественна. Тесно связана с идеей блага. См. BONUM, CARITAS, COGNITIO, ESSE.

блаженство, счастье. Блаженство определено Боэцием как состояние совершенства, достигнутое соединением различных благ (Боэций. Утешение философией. С. 243); его принцип есть постоянство утверждения в благе; это наиболее совершенное действо, свойственное тем, кто владеет разумом и интеллектом; блаженство есть нечто сотворенное в благословленных творениях, как и нечто несотворенное в Боге; то же касается и Высшего блага, являющегося конечной целью, достижением и наслаждением этим благом. По Роджеру Бэкону, блаженство представляет собой четвертую из семи ступеней внутреннего опыта. По Августину, «блаженство, к которому, как к своей истинной цели, стремится разумная природа», предполагает два условия: разумная природа «должна беспечально наслаждаться неизменяемым благом, которое есть Бог, и в то же время не должна ни подвергаться какому-либо сомнению, ни обманываться каким-либо заблуждением относительно того, что будет вечно пребывать в Нем» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 195). Блаженство как тождество блага. Блаженными полагались ангелы, первые люди до грехопадения. Августин называет «блаженными тех, о которых знаем, что они в надежде на будущее бессмертие проводят земную жизнь праведно и благочестиво, без преступления, отягощающего совесть, и легко преклоняют милосердие Божие к грехам своей немощи» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 194). См. BONUM.

I dē-cutio, cussī, cussum, ere [ quatio ] II dē-cutio, —, —, īre [ cutis ]

Quá mihi súpremúm témpus in Úrbe fuít:

Cúm repetó noctém, qua tót mihi cára relíqui,

Lábitur éx oculís núnc quoque gútta meís.

Только возникнет в уме печальнейшей ночи той образ,

Той, что во граде моей жизни пределом была,

Вспомню лишь ночь, когда дорогого столь много оставил,

Льется еще из очей даже и ныне слеза.

(Перевод С. Шервинского)

Át ver(o) íngentém quatiéns Mezéntius hástam

Túrbidus íngreditúr campó.

.........................................................................

Húic contr(a) Áeneás speculátus in ágmine lóngo

Óbvius íre parát. Manet ímpertérritus ílle

Hóstem mágnanim(um) ópperiéns et móle suá stat

Átqu(e) oculís spati(um) émensús, quantúm satis hástae:

"Déxtra mihí deus ét telúm, quod míssile líbro,

Núnc adsínt! Voveó praedónis córpore ráptis

Índutúm spoliís ipsúm te, Láuse, tropáeum

Áeneáe". Dixít stridéntemqu(e) éminus hástam

Jécit; at ílla voláns clipeó (e)st excússa procúlque

Égregi(um) Ántorén latus ínter et ília fígit,

Hérculis Antorén comitém, qui míssus ab Árgis

Háeserat Éuandr(o) átqu(e) Italá conséderat úrbe.

Stérnitur ínfelíx aliéno vúlnere, cáelumqu(e)

Áspicit ét dulcís moriéns reminíscitur Árgos.

Вот, потрясая копьем огромным, ярый Мезентий

В поле выходит.

...........................................................................

Великодушный Эней, в рядах его заприметя,

Выйти навстречу готов. А тот остается, не дрогнув,

И поджидает врага громадой недвижною стоя.

Взглядом измерив простор в расстоянии брошенной пики:

"Будь мне за бога, рука! Да поможет мне дрот, что колеблю.

Я обещаю, мой Лаве, что с тела разбойника снятой

Будешь ты облечен добычей, трофеем Энея".

Так он сказал и затем свистящую издали пику

Бросил; она на лету, от щита отскочивши, пронзает

Актору славному бок и в живот впивается. Антор

Спутником некогда был Геркулеса; из Аргоса прибыл,

И, к Эвандру пристав, во граде осел италийском.

Раной чужою сражен, он падает, бедный, на небо

Смотрит, пред смертью своей вспоминая сладостный Аргос.

Ehéu fugáces, Póstume, Póstume,

Labúntur ánni néc pietás moram

Rugís et ínstantí senéctae

Adferet índomitáeque mórti.

О Постум! Постум! Льются, скользят года!

Какой молитвой мы отдалим приход

Морщин и старости грядущей

И неотступной от смертных смерти?

(Перевод Я. Голосовкера)

ср. Овидий, "Фасты", VI, 71-72:

Témpora láb untúr, tacitísque senéscimus ánnis,

Ét fugiúnt frenó nón remoránte diés.

Время уходит и мы молчаливо с годами стареем,

Дни убегают и нам их невозможно сдержать.

свободное решение, свободный выбор, часто переводится как свобода воли.  Августин не только признавал, «что Бог даровал ее нам», но что «ее надлежало даровать» (Августин. О свободе воли. Кн. II, гл. XVIII, 47. Т. 1. С. 60 наст. изд.). Для Августина утверждение об отсутствии свободы воли на основании первичности Божественного предопределения, или предзнания, не имеет смысла, ибо «нельзя сказать, что предузнавший нечто, предузнал ничто», поскольку смысл познания в том, чтобы узнавать нечто существующее. Из этого Августин делает вывод: «если предузнавший, что имеет быть в нашей воле, предузнал не ничто, а нечто, то несомненно, что и при Его предведении нечто в нашей воле есть. Поэтому мы нисколько не находим себя вынужденными ни отвергать свободу воли, ни отрицать (что нечестиво) в Боге предведение будущего, отвергая свободу воли. Мы принимаем и то, и другое» (Августин. О Граде Божием. Т. 1. С. 258). Ансельм Кентерберийский, оспаривая представление о свободной воле как о свободе выбора между грехом и добродетелью, писал, что свободная воля  Бога, который есть Высшее благо, не может грешить, потому способность грешить не относится к определению свободы выбора. «Ни свобода, ни часть свободы не есть способность греха» (Ансельм Кентерберийский. О свободном выборе. Т. 1. С. 232 наст. изд.). По Петру Абеляру, в основании свободного выбора лежит идея интенции как осознанного умысла поступка, добровольного согласия на него. Бернард Клервоский полагал, что согласие, воля и свобода воли суть тождество. Свобода выбора есть свобода от необходимости. Свободный выбор означает, что Бог может даровать спасение, а человек может его принять или не принять. Свободный выбор определяется разумом и сопровождается судом, или суждением. Фома Аквинский сопрягает определение свободы с определением произвольного действия. Поскольку у всякого действия есть цель, произвольным является такое действие, которое производится при обладании знания о цели. Произвольность в этом смысле тождественна свободе и свойственна только разумным существам. Свободу, по определению, нельзя принудить к выбору цели. Воля в ее сопряженности с интеллектом обречена осуществлять выбор целей, которые ей поставляет разум в качестве благих. Ей можно помешать внешним действием, но над внутренней свободой нельзя совершить насилие. См. VOLUNTAS.

- искусство, мастерство, умение. Августин предлагает другое происхождение ars. Он полагает, что «добродетель есть искусство жить хорошо и справедливо. Поэтому от греческого это значит добродетель, латиняне, как полагают, заимствовали термин ars, artis, искусство» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 208). Искусство - знание, совокупно обозначавшееся как «семь свободных искусств», что включало тривий (грамматика, риторика, диалектика) и квадривий (арифметика, геометрия, астрономия, музыка), рассматривавшееся под углом зрения идеи сотворения мира из ничего ловкими умелыми руками и словами Бога Творца, передавшего в силу акта творения творческую способность и человеку. По Гуго Сен-Викторскому, «есть три вида творений: творение Бога, творение природы и творение мастера, подражающее природе». Этот «мастер создает свое творение, разделяя соединенное или соединяя разделенное», т. е. выполняя философскую работу. Отличие человеческого творения от Божественного состоит в качестве усилий, затрачиваемых на него. Бог сказал и сделал, «труды человеческие представляются долгими и тяжкими. Можно ради примера кратко разъяснить это. Кто статую отлил, долго человека изучал, кто дом построил, гору наблюдал... человеческий разум тем и славен, что проявил изобретательность... Таким образом было открыто все, что тебе нынче известно из лучших творений человеческих. Так возникли рисование, ткачество, литейное дело, скульптура и бесконечное число других искусств, вызывающих восхищение мастерством человека» (см.: Гуго Сен-Викторский. Семь книг назидательного обучения, или Дидаскаликон. Т. 1. С. 306 наст. изд.). В идею искусства включалась идея делания, физического усилия, предполагавшая не просто свободное парение ума, но тяжелый труд, который в то же время оказывался священнодействием. Тертуллиан отличал сотворение человека от прочих творений как создание рукотворное, где особенно заметно физическое усилие. Григорий Нисский это усилие сравнивает с механическим, передающим энергию человеку, который сравнивается со статуей. С подобным пониманием искусства связана и идея ремесла (artificio), именование ремесленника (artifex), как и Бога, мастером, а вещи, представленной на соискание звания мастера, - шедевром. Петр Абеляр знание называет ars, scientia, disciplina, обнаруживая переходность от знания как искусства к дисциплинарному знанию. По Фоме Аквинскому, искусство - «истинное основание любой сделанной работы, истинное основание вещей, которые надлежит сделать. От искусств происходят формы вещей, которые живут в душах художников, мастеров. Противопоставленные добродетелям, или силам, искусства являются сотворенными или созданными на основе опыта (experientia, peritia), следовательно, они возможны без знания, присущи мастерству, хотя и подразумевают знание» (Thomas Aquinas. Sum. theol., I a, 2 ae, q. 57, I at. 3 concl.). В другом месте Фома пишет, что логика есть искусство искусств. «Поскольку искусство кажется не чем иным, как определенным посвящением разума, с помощью которого человеческие действия развиваются в направлении нужного результата. Но разум может управлять не только действиями субъект-субстанции, но и своими собственными действиями... В этом и состоит искусство логики как рациональной науки. Она рациональна не только потому, что присуща разуму, но и потому, что едина для всех искусств. Она представляется искусством искусств именно потому, что направляет нас в действиях нашего разума, от которого проистекают все искусства» (Thomas Aqunas. In lib. I An. Post. lect. 1). Искусство как таковое было противопоставлено механическому искусству. В IX в. Храбан Мавр ограничил «механические искусства» созданием металлических, деревянных и каменных изделий, которые он помещает в группу квадривия вместе с медициной. В XI в. Рудольф Арденский разделил механические искусства на семь отделов: все, относящееся к удовлетворению жизненных потребностей (сельское хозяйство, рыбная ловля, охота), ткачество, архитектура, литье, медицина, торговля, военное дело, вспомогательные средства (рабочие инструменты, средства передвижения). Сопоставляя свободные искусства с механическими, Гуго Сен-Викторский пишет, что первые названы свободными либо потому, что «обращены к вольным ищущим душам, способным проникать в причины вещей, либо потому, что издревле лишь свободные благородные люди изучали их, а плебеи, дети неблагородных родителей, занимались, благодаря своему опыту, механическими искусствами», которые определяются как подражательные, «поскольку осуществляются трудом мастера, заимствующего формы у природы» (Гуго Сен-Викторский. Семь книг назидательного обучения, или Дидаскаликон. Т. 1. С. 321 наст. изд.). Двойственное деление искусств вело к пониманию свободных искусств как «божественного» умения, а механических - как умения «дьявольского». Гуго производил термин «механические искусства» не от греч. mechane, mechanicos - машина, машинный, а от греч. moichos (лат. moechus), т. е. adulter - фальшивый, нечестный, притворный, любодейный. Ср. DISCIPLINA, FACTIO, NATURA, QUADRIVIUM, SCIENTIA, TRIVIUM.

творец, художник, ремесленник. Художником, искусно, умело сотворившим мир, называли Бога. По Августину, «Бог такой же великий художник в великом, как не меньший в малом. Это малое должно быть измеряемо не по своей величине, которая ничтожна, но по мудрости художника» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 208-209).

искусственный, мастерский, искусный, ремесленный; то, что является произведением искусства. В Средние века таковым полагалась любая тварь, в том числе человек. Искусственное, сотворенное отличалось от рожденного следующим: «„Быть сотворенным" или „созданным" точно можно сказать только о том, что было выведено из небытия к бытию... „Порождение" же правильно употреблять всюду, где нечто происходит от субстанции иной вещи, либо где они существуют вместе, либо где одно предшествовало другому» (Петр Абеляр. Теология «Высшего блага» // Петр Абеляр. Теологические трактаты. С. 223). По Августину, «человек от человека не так происходит, как произошел человек из праха. Прах был веществом для создания человека, а человек, рождая, бывает отцом для человека» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 290). Все искусственное предполагает физическое усилие (см. ARS), которое Григорий Нисский сравнивает с механическим, передающим энергию человеку, который сравнивается со статуей. «Сила эта усматривается в головном мозге и его коре, и от нее все движения сустава, все сжатия мышц, все производительные дыхания и то, что передается ими в каждую из частей, являя земляную нашу статую действующей и движущейся, словно под воздействием некоего механизма». Подобно человеческому устроению устроено земледелие и ремесло. Искусно созданные изделия называются произведениями. По Григорию Нисскому, «благодаря этому мастерскому и искусному акту создания в человеческой природе тотчас же обнаруживается сопряженная с ней сила души, первоначально кажущаяся слабой, но впоследствии просиявшая вместе с совершенствованием своего орудия. Подобное можно видеть у камнерезов. Художнику нужно представить в камне вид какого-нибудь животного. Задавшись такой целью, он сперва соскабливает с камня наросшее на нем вещество; затем, отсекши от него лишнее, производит, подражая предположенному, его первое подобие, так что уже и неопытный может догадаться по внешнему виду о цели произведения. Продолжая обрабатывать далее, он еще ближе подходит к желаемому образу. Потом, передав совершенный и точный вид, он доводит произведение до конца. И этот незадолго до того ничем не отмеченный камень становится львом или тем, чем его сделал мастер, - не потому, что соответственно виду заменяется вещество, а потому, что веществу искусственно придается вид» (Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1995. С. 108-109). Иногда искусственное понималось как хитроумное, непонятное. Искусственную вещь Мартин Ланский (IX в.) толкует как вещь, при виде которой люди чувствуют себя лишенными зрения. Такая вещь называлась механической (см. ARS). В «Поликратике» Иоанна Солсберийского механическим искусствам и ремеслам уделяется особое место в воображаемом государстве.

добро, благо, счастье, согласие (согласованность) с природными склонностями. Благо подразделяется на благо человека и Высшее благо. По Августину, «есть только одно простое и потому единственно неизменяемое благо - это Бог. Этим Благом сотворены все блага, но не простые, а потому и изменяемые» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 189). «Благо, по Боэцию, есть то, чего все желают» (Боэций. Утешение философией. С. 245). «Богатство, могущество, уважение, слава, наслаждение» суть «внешние проявления истинного блага» (там же. С. 237), которое определяется как «то, что по природе едино и просто» (там же. С. 236). «Благо есть Бог... именно в Нем заключено совершенное благо» (там же. С. 239). Благо как тождество блаженства. Боэций пишет, что «природа ни одной вещи не может превосходить свое начало, вследствие чего начало всего сущего по своей природе является высшим благом... Но высшее благо  является блаженством... Тогда... необходимо сделать вывод, что Бог есть блаженство... и высшее благо. Отсюда с необходимостью вытекает, что само высшее блаженство есть не что иное, как высшая божественность» (там же. С. 240). «Сущность самого блага и блаженства одна и та же» (там же. С. 242). По Петру Абеляру, «из этой Троицы: Могущества, Мудрости, Благости (benignitas) состоит вся полнота блага, и ни один из Ликов не может обходиться без двух других... Тот, в ком совмещаются эти три свойства, т. е. кто может выполнить то, что хочет, кто, будучи добрым, желает сделать это потому, что он благ, и кто не выходит по глупости за пределы разума, тот - это ясно - истинно благ и во всем совершенен... Благость Его имеет отношение к любви, так что мы более всего любим то, что считаем и самым добрым» (Петр Абеляр. Теология «Высшего блага» // Петр Абеляр. Теологические трактаты. С. 134). Благо связано с третью Ипостасью Троицы: «Имя Св. Духа выражает чувство благоволения и любви, потому что дух, т. е. дыхание, исходящее из наших уст, лучше всего выражает сердечные чувства, когда мы откровенно томимся любовью или стонем от нужды в труде печали» (там же. С. 138). Благость, по Петру Абеляру, или Св. Дух, «скорее происходит от Отца и Сына, чем рождается Ими. В самом деле, Благо, на которое указывает это имя, не есть ни какое-либо могущество, ни мудрость, но аффект или эффект любви. Любовь же... может существовать только между двумя. Ведь не говорят, что кто-то любит самого себя, но чтобы любовь могла существовать, необходимо с нежностью относиться к другому. Итак, происходить - значит для Бога распространять неким образом себя на создания свои через аффект любви, наделяя их дарами своей благодати» (там же. С. 240). Фома Аквинский различает благо относительное (полагаемое в соответствии с желаниями) и благо абсолютное (полагаемое в соответствии с природой). То, что является благим само по себе, может быть благим по отношению к одному и дьявольским по отношению к другому. Бог есть абсолютное благо и вечность. См. BEATITUDO.

изводящая причина. Августин полагая, что у злой воли нет производящей причины, назвал причину злой воли изводящей, «потому что злая воля не есть восполнение (effectio), а убывание (defectio). Ибо уклониться от обладающего высочайшим бытием к имеющему в меньшей мере бытие и означает именно начать иметь злую волю. Затем, желать найти причины этих уклонений - причины... уничтожающие - было бы то же, как если бы кто-либо захотел видеть мрак или слышать безмолвие. То и другое известно нам, и первое известно через глаза, а второе чрез уши; но известно не в проявлении, а в отсутствии проявления... Равным образом и проявления духовные, хотя наш ум и созерцает мысленно; но где их нет, там научаемся через незнание» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 245-246).

община, град. «Civitas Dei», «Град Божий», по Августину, «славнейший как в этом течении времени, когда странствует он между нечестивыми... так и в той вечной оседлости, которой в настоящее время  он с терпением ждет» (Августин. О Граде Божием. Т. 1. С. 1).

знание, познание, знакомство, представление, концепция. По Августину, само бытие человека возможно как триединство существования, познания и любви. «Мы существуем, и знаем, что существуем, и любим это наше бытие и знание... Без всяких фантазий и без всякой обманчивой игры призраков для меня в высшей степени несомненно, что я существую, что я это знаю, что я люблю» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 216-217). Знание, даже если оно ложное, свидетельствует о существовании. «Если я обманываюсь, то поэтому уже существую... Я должен существовать, чтобы обманываться... нет никакого сомнения, что я не обманываюсь в том, что знаю о своем существовании. Из этого следует, что я не обманываюсь и в том, что я знаю то, что я знаю. Ибо как знаю я о том, что я существую, так равно знаю и то, что я знаю» (там же. С. 217). По Бонавентуре, познание делится на постижение и предвосхищение. См. AMOR, ESSE.

«схватывание», зачинание, зачатие, очищающее начало, концепт, высказывающая речь. Так называли Христа (Christus Conceptus), и это именование выражало акт воплощения Слова. По Августину, «начало, принявши душу и плоть, очищает плоть и душу верующих. Поэтому на вопрос иудеев, кто Он, Спаситель отвечал, что Он - начаток» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 147). Акт «схватывания» смыслов вещи (проблемы) в единстве речевого высказывания; акт понимания. Термин «концепт» теоретически осмыслен Петром Абеляром в связи с анализом проблемы универсалий, потребовавшим расщепления языка и речи, хотя встречающийся принцип «схватывания» прослеживается с ранней патристики, поскольку он связан с идеей неопределимости вещи, превосходящей рамки понятия, модальным характером знания, комментарием, которого требовало все сотворенное, рассчитанное на понимание и выраженное в произведении. Акт понимания разворачивался не в линейной последовательности рассуждения, единицей которого было предложение, он требовал полноты смыслового выражения в целостном процессе произнесения, при котором единицей речевого общения становится высказывание. Концепт неразрывно связан с общением - в отличие от понятия (см. INTELLECTUS), связанного с языковыми структурами, выполняющего объективные функции становления мысли независимо от общения. Понятие однозначно, ориентировано на значение вещи, концепт эквивокален, поскольку ориентирован на диспут, целью которого является выявление смыслов вещи. По Абеляру, концепт формируется речью, освященной Св. Духом и потому осуществляющейся «по ту сторону» грамматики или языка - в пространстве души с ее ритмами, энергией, интонацией; концепт предельно субъектен; изменяя душу размышляющего индивида, он при формировании высказывания предполагает другого субъекта, слушателя или читателя: он актуализирует смыслы речи в ответах на его вопросы; память и воображение - неотъемлемые свойства концепта, направленного на понимание здесь и теперь; с другой стороны, он синтезирует в себе три способности души и как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения - в будущее, как акт суждения - в настоящее. По Гильберту Порретанскому, концепт есть схватывание вещи как конкретного целого (см. CONCRETIO). По Фоме Аквинскому, «если речь идет о слове, то поскольку оно делает внешне очевидным то, что обнаруживается внутри, слова называются только те, что обозначают внутренний концепт в уме, концепт, который кто-то может выразить через внешний знак. Следовательно, относительно Божества слово высказывается метафорически, однако случается и так, что налагается собственно сказанное слово, которое высказывается личностно» (Thomas Aquinas. Summa theol., p. 1, 14871-14876). Дунс Скот определяет концепт как мыслимое сущее, которому присуща «этовость», понятая как внутренний принцип вещи, непосредственно обозначающий бытие вещи как этой. С момента, когда начинает превалировать идея однозначности (унивокации) бытия, концепт начинает отождествляться с понятием.

сознание, совесть. По Августину, «мы судим о совести на основании того, что слышим; права судить о сокровенном совести на себя не берем. Никто не знает того, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем самом» (Августин. О Граде Божием. Т. 1. С. 47). Петр Абеляр писал, что «когда мы не предчувствуем, что нечто против нашего сознания, то нам напрасно бояться, что станем виной виновными пред Богом» (Петр Абеляр. Этика, или Познай самого себя // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 275).